Островитяне - Страница 48

К оглавлению

— Докажи, — прошипела Анжелика.

— Тут и доказывать нечего. Тебя только что поймали на лжи. Почему же ты нам соврала?

— Да пошли бы вы все!

— Давайте ее свяжем, — предложил Артур. -И обыщем. Она — убийца. Признавайся, куда дела ключ?

— Выбросила в окно, — пропела платиновая блондинка. — Неужели я буду таскать его с собой? Я не дура!

— Все равно ты никуда не денешься, — рассмеялся Артур. — Лифт скоро пустят. Кстати, сколько времени?

— Второй час ночи, — тихо сказала Лида, посмотрев на часы. И почему-то добавила: — А бутербродов мы так и не получили.

— Бедная Вера! — вздохнула Жанна. — Она ошиблась.

— Ошиблась в чем? — пристально глянул на нее Иван.

— Вера не думала, что маньячка — это Анжелика.

— Вера была очень разумным человеком, -задумчиво сказал Иван. — Я склонен ей верить.

— Вы что, с ума сошли?! — возмутился Артур. -Подразумеваете, что я написал, будто хочу убить Сергея?!

— Выбор у нас небольшой, — сказал Иван. -Вы или Анжелика.

— Да она, конечно! Я же вам уже говорил!

— Но на рукояти ножа есть ваши отпечатки пальцев, Артур.

Тот сразу заволновался. И пробормотал:

— Ну и что с того? Я просто хотел проверить!

— Проверить что?

— Есть ли там нож. В коробке.

— Проверили? — с иронией спросил Иван.

— Представьте себе!

— При Вере проверили?

— Представьте… — сказал Артур, и тут же спохватился: — Да не мог я ее убить! Да за что?!

— За то, что она вас подозревала, — тихо сказала Лида.

Иван удивленно поднял брови, но ничего не сказал.

— Да, я доставал из коробки этот чертов нож!

— Ага! — торжествующе сказала Анжелика. Он же признался! Признался! Вот видите! Он признался!

— Помолчите, — поморщился Иван.

— А почему я должна молчать? — возмутилась Анжелика. — Между прочим, вы забыли, что он не стал спускаться на нижний балкон! А почему?

— Быть может, он просто испугался? — робко предположила Лида.

Артур на обвинение в трусости не прореагировал.

— Да вы посмотрите на его плечи! — не унималась Анжелика. — На руки! Экстремальными видами спорта он заниматься не боится! А на балкон спуститься испугался!

— Анжелика, да помолчите, наконец, — остановил ее Иван. И мягко попросил: — Артур, вам придется рассказать нам все.

— Что, пришло мое время? — тоскливо спросил тот.

— Именно.

— Это не очень приятно. Исповедоваться.

— А ты попробуй, — усмехнулась Анжелика.

— Я склонен к тому, чтобы пропустить даму вперед.

— Артур, начинайте, — твердо сказал Иван. -Хватит отнекиваться.

— Ну, хорошо, — вздохнул тот. — Вот моя записка.

Он ткнул пальцем в листок бумаги, где было написано «Я ненавижу Сергея».

— Это и так было понятно, — заметила Жанна.

— Да, это не есть признание, — согласился с ней Иван.

— Ишь, какой хитрый! — усмехнулась Анжелика. — Так и я могу сказать! А ты докажи.

— Не думал, что этим закончится, — мрачно сказал Артур. — Я, как и Жанна, хотел сжечь свой страх. Эта ненависть меня уже пугала. Ну хорошо. Хотите моей исповеди? Я вам все расскажу.

«Я НЕНАВИЖУ СЕРГЕЯ»

Жаль, что я не курю. — он вздохнул и посмотрел на пустую пачку из-под сигарет, которую Анжелика, скомкав, швырнула прямо на пол.

— Никогда не поздно начать, — усмехнулась та. — В сумочке у Веры есть сигареты. Дамские, но самое твое.

— Нет, спасибо. — И Артур еще раз вздохнул. -Вы все, конечно, меня осуждаете. Не полез на нижний балкон, подставил беднягу Севу, который сорвался. Да, я мог это сделать. Спуститься вниз. И… не мог.

— Поясните, — попросил Иван.

— Физически мог. Я и в самом деле занимаюсь спортом. Но бесконтактным. Там, где случаются жесткие столкновения, борьба или откровенная драка, меня нет. Мне стыдно признаться, но я трус. С детства такой. Дело в том, что я очень медленно рос. Был самым маленьким в классе, меня все дразнили и били. Я хорошо учился и покупал свой покой за домашнее задание, которое давал списывать. Двоечники брали у меня тетрадку, отвешивали щелчок и говорили: «Живи пока». И я жил. На улицу гулять не ходил. Мне было страшно. Я даже в магазин боялся спуститься, за хлебом. Мой отец… — Артур тяжело вздохнул. — Он меня все время ругал. За то, что я трус. И заставлял драться. Утром, за завтраком, он говорил: «Сегодня ты придешь в школу, подойдешь в раздевалке к самому здоровенному парню в вашем классе и врежешь ему по лбу». «Он выше меня на голову», — отвечал я. На что отец говорил: «Все равно врежешь. И если мне сегодня вечером не позвонят его родители и не пожалуются на моего сына…» Тут он делал страшное лицо, а я чувствовал, что внутри все леденеет. Я начинал дрожать. Потом шел в школу и думал только о том, что мне надо подойти и врезать. Подойти и врезать. Самому здоровенному. Иначе папа… В конце концов, я задумывался: а что мне сделает папа? Посадит под домашний арест? И слава богу! Денег не даст? А зачем мне деньги? Чтобы отобрали? Будет на меня орать? Тот здоровяк, которому я врежу, будет орать еще громче. И бить. Выбор был очевиден. Отец, по крайней мере, не бил и не унижал меня при всех. И то, как я кричал от боли, мои одноклассники не слышали. Каждый день я делал этот выбор, между тем, кто меня побьет, здоровяк из моего класса или отец. Мать его тоже боялась. Если она за меня заступалась, он мог и ее ударить. И кричал при этом, что женился на размазне, а сынок пошел в нее. И еще кричал, что я ублюдок.

— Бедный мальчик, — насмешливо пропела Анжелика.

— Вы бесчувственная женщина, — сурово сказала Лида. — Помолчите.